90 рублей за евро, 77 рублей за доллар и мрачные прогнозы о наступлении «эпохи падающего рубля» — так началась прошлая неделя на Мосбирже. А ведь власти устами главы Минэкономразвития обещали прямо противоположное — укрепление рубля этой осенью. Что случилось и чего ждать дальше — с рублем, ценами, сбережениями населения? Об этом «Огонек» расспрашивал экономиста Александра Абрамова.

— Александр Евгеньевич, в нашу прошлую беседу («Огонек» № 32 от 14 августа 2017 года) вы упомянули о 7–8-летних циклах девальвации рубля. Последний спад пришелся на 2014 год, значит, мы накануне нового спада, а скачок валютного курса, стало быть,— первый симптом?

— Корректнее тут говорить о тенденциях с той или иной частотой повторения. То, что мы наблюдаем сейчас, можно было бы назвать четвертым по счету ослаблением рубля. Причем оно самое щадящее на фоне всех предыдущих: в 1998 году рубль ослаб в 4 раза, в 2008 году — в 1,5 раза, в 2014 году — в 2 раза, а сейчас — на 20 процентов. Причина более сглаженной траектории нынешнего ослабления кроется прежде всего в том, что Центробанк перешел к плавающему валютному курсу, а Минфин до недавнего времени активно применял «бюджетное правило», предполагающее поддержку рубля за счет продажи валюты из Фонда национального благосостояния.

— То есть власти сами способствовали скачку? А как быть с тем, что Минэкономразвития обещало прямо противоположное этой осенью — укрепление рубля?

— Все еще может случиться: предпосылки для укрепления рубля также имеются. Весь вопрос в том, что окажется сильнее: факторы, приводящие к росту курса или к его падению? На последнее работают сокращение притока валюты в страну из-за низких цен на энергоносители и временный отказ от бюджетного правила. Минфин стал продавать меньше валюты на рынке. Для сравнения: в пик кризиса он продавал в день валюты на 15–16 млрд рублей, с 13 мая — уже на 10–11 млрд, с июля — около 6 млрд, в августе — на 3,1 млрд, а сейчас — на 2,5 млрд рублей. Но, уменьшив покупки рублей, Минфин тем самым сократил и поддержку рубля, правда, сэкономил средства Фонда национального благосостояния.

В идеале Минфин, видимо, хотел бы выйти на такой рыночный курс, когда ему не надо будет тратить резервы. С другой стороны, Центробанк пообещал продать валюту от сделки с акциями Сбербанка как раз в IV квартале. А там валюты немало — почти на 200 млрд рублей. На укрепление рубля играет и более или менее стабильная ситуация на мировом рынке нефти и начавшееся восстановление цен на газ. Если там не случится ничего чрезвычайного, а ЦБ выполнит обещание, рубль к концу года может и укрепиться. Все предшествующие девальвации у нас работали примерно одинаково: сначала рубль падает до критической точки, а затем идет его постепенное укрепление.

— А что со спекулятивным капиталом? Вы называли его одним из факторов, влияющих на курс…

— Сейчас его влияние снизилось. На российском рынке осталось не так уж и много иностранных портфельных инвестиций: большинство утекло из страны за время пандемии и отчасти до нее. Портфельные инвесторы остались разве что в облигациях федерального займа (ОФЗ). Для Минфина это очень важно, в этом году, согласно его планам, должны вырасти объемы заимствований (до 5 трлн рублей). Треть этой суммы они рассчитывают получить от нерезидентов. Если Минфин добьется того, что курс рубля укрепится к концу года, это станет стимулом и для иностранцев покупать ОФЗ, что, в свою очередь, также приведет к укреплению нацвалюты.

— Пусть нынешний скачок курса и невелик, но на чем он сказался больше — на ценах или на сбережениях россиян?

— Со сбережениями дела обстоят лучше просто потому, что у россиян пока нет значительных и именно долгосрочных сбережений. Мы наблюдаем только приход массового инвестора на биржу — их число уже скоро составит 7 млн человек. Но это преимущественно не «сберегатели», а «игроки», тратящие свои небольшие средства на краткосрочные или среднесрочные сделки. Рублевые депозиты сегодня имеют низкую привлекательность: ослабление курса рубля на фоне снижения процентных ставок уже привело к торможению притока новых депозитов. А вот цены на товары реагируют быстрее и резче. Данные Росстата показывают 3,6 процента инфляции за прошлый месяц, Центробанк утверждает, что ситуация под полным контролем. Однако в августе по сравнению с мартом на один процент поднялись инфляционные ожидания населения (до 9,2 процента), а это значит, что в цены уже закладывается более высокая инфляционная составляющая. И мы все это уже ощущаем. Я раз в месяц сам фиксирую цены на 12 товарных позиций в различных московских супермаркетах, а также замеряю отдельно овощную и фруктовую корзины. Так вот, в июле и августе рост цен на овощи и фрукты к прошлому году по моим данным составил 25–30 процентов, цены на 12 остальных товаров в августе выросли на 13 процентов. По моим субъективным подсчетам, нынешний рост — рекордный за последние 2–3 года. Недавний скачок курса еще активнее подтолкнет цены вверх практически на весь ассортимент потребительских товаров, ведь производители стали куда больше опасаться скачка инфляции и закладывают в цену товаров и услуг свои возможные риски.

— Почему в России цены не отскакивают назад, даже когда рубль укрепляется, а нефть дорожает?

— Здесь простое объяснение. Девальвация происходит резко, а потом рублю требуется долгое время на выправление курса, но к исходным рубежам он так и не откатывается. Во многом это зависит от цен на энергоносители. К сожалению, они имеют тенденцию к снижению в последние годы: если 2019 год мы завершили при цене в 62 доллара за баррель, то сейчас цена уже 42 доллара на баррель.
Центробанк прогнозирует сохранение такого коридора цены (42–45 долларов за баррель) на 3 года вперед. То есть цена планомерно снижается, это очевидная тенденция. Если в этих условиях не проводить реструктуризации экономики, рубль будет слабеть все больше и больше…

— Но экспортерам ведь выгоден низкий рубль?

— И этот фактор, конечно, влияет. Любая девальвация играет на руку экспортерам. Но это не главное. При каждом падении цен на нефть в страну поступает меньше валюты, и рубль слабеет. Это макроэкономика, а не заговор бизнесменов.

— Так и я не о бизнесменах, а о государстве. Властям по-прежнему выгоден низкий рубль или бюджет стал интересантом более крепкого рубля, учитывая, что в этом году, по данным Счетной палаты, доля нефтегазовых доходов бюджета составила 29,3 процента, стало быть, основной приток денег — от граждан и бизнеса?

— Ослабление рубля, конечно, приносит дополнительные доходы бюджету, например за счет роста налоговой базы компаний-экспортеров. Но я бы все же не переоценивал влияние слабого рубля на стабильность бюджета.

Ослабление рубля ведет к росту инфляции, это означает, что Минфину в дальнейшем придется индексировать социальные расходы и иные выплаты бюджетникам. Кроме того, неизбежно возникают дополнительные расходы в виде разного рода антикризисных мер.

Игра на разнице валютных курсов даже для бюджета была бы рискованной стратегией.

— И все же выбор, который предстоит делать власти, очевиден: между слабым рублем, позволяющим выплачивать пособия и пенсии, и сильным рублем, позволяющим зарабатывать и увеличивать доходы бюджета…

— Думаю, что для большинства субъектов экономики, включая государство, важен относительно стабильный курс национальной валюты. Именно он позволяет бизнесу и населению строить долгосрочные планы и планировать уровень инвестиций и потребительских расходов. Именно при таком условии поддерживаются стимулы к долгосрочным сбережениям. Заметное ослабление рубля — это, скорее, та вынужденная плата, которую все общество платит за сложившуюся структуру экономики, делающую всех нас уязвимыми при изменениях внешней конъюнктуры цен на глобальных рынках. Выход здесь один — стране нужна реформа структуры экономики, то, что нам пока не удается реализовать за последние 10–15 лет. Программа преобразований, к слову, есть, но нет явно выраженной воли на ее осуществление.